Диплом Французы и русские в конце XVIII- первой половине XIX в.: историко-культурный анализ. Учебная работа № 193916

Учебная работа № 193916. Диплом Французы и русские в конце XVIII- первой половине XIX в.: историко-культурный анализ

Выдержка из похожей работы

…….

Француз о французах: взгляд Шатобриана на ментальность своей нации

…..тобы соединить
в нем разные факторы жизни конкретного общества. В социологических воззрениях автора
«общий дух» приобрел системообразующее значение, так как вбирал в себя
многообразные отношения: природные, демографические, экономические, социокультурные,
а более всего — политические. Этот плюрализм связей воплощался в детерминизм видения
Монтескье, и «общий дух» являлся светским понятием: иррациональное плохо
уживалось в концепции мыслителя [2,р.251-252], Хотя «дух» был созвучен
ньютоновской «силе», за которым скрывалось нечто нематериальное, неуловимое.

Романтики, прошедшие эту школу и Революцию, усомнились
во всемогуществе человеческого разума, возвратили значительность религии и углубили
исследование нравов. Становление Франсуа-Рене де Шатобриана (1768-1848) как мыслителя
осуществлялось в том же русле. В его творчестве заметное место отводилось историческому
субъекту. Уже первое его историческое сочинение было обращено к безымянным персонажам
революций — людям, с их страстями, убеждениями, ориентирами, поступками и т.д.,
то есть к тому, что именуется теперь менталитетом.
Сравнивая революцию 1789 г. с переломными эпохами античности,
он пытался найти главные различия в нравах обществ, разделенных тысячелетней историей.
В итоге получалось, что древние отстаивали моральные приоритеты, а новые — политические:
первые хотели, чтобы «правление вытекало из нравов», а другие — чтобы
«нравы определялись правлением» (так Монтескье и Руссо ставили в зависимость
изменение человека от изменения законодательства).
Различия укладывались у него в две формулы: «Будьте
добродетельны и будете свободными» (у греков); «Станьте добродетельны
и будете свободными» (у французов), тем самым констатировалось, что в новое
время неоправданно ослаблялся приоритет нравов, отступавших перед приматом юридических
принципов. Поэтому античный вариант казался ему истинным. Отсюда — уверенность в
абсурдности просветительского тезиса и его утверждение: «Мы поворачиваемся
к совершенному правлению, но мы порочны.., злы» [3,т.1,р.169,172;т.2,р.75].
В этом он был готов согласиться с «неистовыми» якобинцами, даже называл
их гениальными за прозрение, что моральное состояние нации не соответствует демократическим
преобразованиям. Он писал о неустанных (и безуспешных!) их стараниях переломить
ситуацию: «Якобинцы хотели осуществить всеобщее потрясение в нравах французской
нации, убивая собственников, покушаясь на имущество, изменяя привычки, обычаи, даже
Бога, подражая Ликургу» [3, т.1, р.81-82]. Действительно, теперь признают значительную
роль якобинцев в формировании революционной культуры, которая стала частью французского
менталитета [7, р.299].
Шатобриан уловил особое воздействие войны на нацию:
«шли в армию опьяненные вином, песнями и молодостью, хлебом и свободой. Гильотина
перед глазами. Сразу — к границам, чтобы защитить свою жизнь…» Победы ковались
«в огне республиканского энтузиазма», благодаря «невероятной энергии»
и даже преступлению («ножи гильотины падали день и ночь»), тогда жизнь
людей ничего не стоила. «Атаковали город раз двадцать — и брали». Только
якобинцы, по его мнению, и смогли «спасти Францию от нашествия лучших войск
Европы» и тем подтвердили патриотический смысл своей политики. Однако победы
обернулись и другой стороной: энтузиазм свободы превратился в амбиции захватов и
жажду добычи [3,т.1,р.91-97;т.2,р.45].
Откуда столь небывалый энтузиазм? Автор находил его в самом
существе революции, которая породила «удвоение жизни», поскольку
«став свободными, страсти и характеры проявляются с такой энергией, которой
нет в устроенном обществе». Но главное — в политику вступил на…